Мир Слэша и яоя

………………………………………..ВАЛЬС…………………………………

Только узкие улицы нет площадей,
только серые толпы незрячих людей…

В лужах Берлинского тротуара отражалось серое вечернее небо. Узкие улицы, по обочинам которых стояли такие же серые фонари, они казались замёрзшими. Мокро и сыро. С крыш капала холодная вода, и людей было вовсе не много, все прятались. Холодно, зачастую люди боятся выхолодить свою душу. А те, кто был на улицах, казались какими-то потерянными, они как слепые котята копошились, они торопились, тыкались в какой-то непонятной суматохе. А кому-то было абсолютно всё равно, как слепым на распускающиеся цветы. Но кажется, в этом городе асфальта и оружия уже давным-давно нет никаких цветов. Бредущие люди казались слепыми. Они смотрели в никуда. Ведь дождь тоже красив…во всём можно отыскать скрытую красоту, даже в самых отвратительных вещах.

В этом городе сером боюсь заплутать
И таким же незрячим со временем стать…

Парень в чёрном кожаном плаще и офицерском кителе медленно брёл по одной из улиц. Его сапоги бесшумно ступали по мокрому асфальту. От зажатой в зубах сигареты поднималась тонкая струйка дыма. Она была чем-то единственным тёплым, в этот промозглый вечер. Парень думал о каких-то абстрактных и неуловимых вещах, как это он часто любил делать. Он медленно шагал, то поднимая глаза, и глядя в мутно-серое темнеющее небо, то вновь в лужи. Он уже давно не боялся этого серого города. Он вообще уже давно ничего не боялся…

Попытаться друг друга найти не легко
Пыль въедается в наши глаза глубоко…

Дождь прибил всю пыль этих серых узких улиц. И её заменила водяная, висящая в воздухе пыль. Немец шёл по улице. Редкие прохожие казались какими-то фальшивыми и ненастоящими. Какими-то манекенами. Штэфан кинул окурок на землю и потушил его сапогом. По плащу стекали струйки воды, капали с прядей длинных пепельных волос. И вдруг взгляд вампира наткнулся на маленькую согнувшуюся фигурку у обочины. Как чья-то сжатая и побитая судьба у обочины жизни. Он остановился и присмотрелся.
Это был юноша, почти мальчик, что завернулся в уже промокший плащ, сидел на обочине, уткнувшись лбом в колени.
Штэфан присел на корточки около незнакомца, и коснулся рукой его плеча. Юноша чуть вздрогнул и поднял голову. На бледном лице, в больших голубых глазах тонуло какое-то разочарование и тоска. Внутри Штэфана что-то дрогнуло, что-то непонятное, но немец старался не придавать этому значения.
---Решил остаться наедине с серым городом? – чуть улыбнулся Локамп.
Юноша ничего не ответил, только зябко передёрнул плечами, как намокший замерзающий воробей.
---В этом городе люди кажутся ненастоящими…- вздохнул Михаэль, отвечая скорее каким-то своим мыслям, чем этому пареньку.
---Не важно…- едва различимо прошептал мальчик.
Штэфан пожал плечами. Он уже собирался подняться и уходить, как внутри шевельнулось что-то тёплое и человеческое, а он думал, что от человека в его вампирской душе и теле ничего не осталось.
---Ты весь мокрый.
---не важно.
---Возможно, но это не дело, парень. Где ты живёшь?
---Больше нигде…я вообще не жилец…
---Перестань. Ты из дому сбежал. Так? Я угадал?
---Так…но это не имеет значения. – и только сейчас немец заметил, что по щекам юноши текут слёзы.
---Понятно. Я в своё время тоже сбегал. А теперь идём.- поднялся Локамп
---Куда? – незнакомец поднял на военного свои большеи голубые глаза. И у Штэфана внутри зашевелилось что-то неуловимо-сладкое.
--- Ко мне.
---Зачем? – испугался мальчик
---Ты простудишься. Это конечно не смертельно…но поверь, вёсны в Берлине холодные.
---Хорошо…-поднялся мальчик. Он был стройным и дрожал.
---И в этом городе найти что-то настоящее не легко…
Штэфан быстро зашагал по улице, немного отставая от него, плёлся юноша. Он всё кутался в свой мокрый тканевой плащик. Потом всхлипнув носом, немного догнал Штэфана и стал идти с ним рядом. Почему-то он ничуть не усомнился в том, что этот немец не причинит ему вреда. Возможно потому, что он военный? Этого и сам Хисоко не мог понять. Вода луж хлюпала под его ботинками на тонкой подошве.
Скорее вдалеке замаячила редкая череда домов.
---А…куда мы идём?
---Мы уже пришли, мин херц. – усмехнулся немец, остановившись около полуразрушенного дома.
---Это? – оглядел своими большими голубыми глазами дом парень.
---Да… - улыбнулся немец и вытащив ключи отомкнул даерь.
Мальчик осторожно и опасливо вошёл. Его башмаки ступали тихо, но было слышно, как в них хлюпала вода. Немец вошёл следом. Он бросил ключи на стол, на границе сознания Хисока это отметил себе. Что если вдруг он надумает бежать, то будет знать, где ключ. Немец прошёл по комнатам: где-то включая электрические лампы, а где-то – зажигая свечи. Да и вообще этот дом так и напрашивался на комментарий «свалка искусства». В нём сочетались картины на стенах и микросхемы и полуразобранные автоматы. Было пару изысканных резных кресел и разбитое зеркало. Был даже старый камин. На столе стояла пепельница с окирками, кое-где валялись шприцы и стояли бутылки из-под алкоголя, при чём большинство из которых были пустыми только на половину.
---Снимай мокрую одежду. Я дам тебе сухую. – холодно сказал немец, и вошёл в комнату, держа в руках свою рубашку, самую длинную, какую нашёл. – прости, штанов я для тебя не отыскал. – пожал плечами тот. – если что завернёшься в одеяло.
---Да…благодарю. – кивнул мальчик, и расстегнул промокший до нитки плащ.
---Я выйду… - сказал немец, и положив рубашку на стул, вышел.
---Спасибо…-во след прошептал Хисока. А потом тихо бубнил себе под нос. – ну вот куда я влез..я ведь теперь не попаду домой…стоп! Я же этого и хотел…так чего теперь на судьбу жалуюсь? А этот парень..он добрый и милосердный…странно, почему о фашистах говорят, что они гады и сволочи, что убивают всех на лево и на право? Правду говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Хисока снял мокрую одежду. Трусы на его счастье остались сухими. Да и выглядели как шорты…не очень, но сойдёт. А вот рубашка оказалась и правда велика. Ну это и к лучшему.
---Странно…неужели у него такие широкие плечи…я бы не сказал… - Хисоко медленно и задумчиво застёгивал пуговицы. На самом деле рубашка действительно была не Штэфана, она когда-то принадлежала одному из его знакомых, да как-то и завалялась, после и присохла. А размер большой- это хорошо. Всем подойдёт. Немец даже шутливо думал, вот если растолстеет- будет ему в пору.
Юноша оделся, и тихо и опсливо заглянул в соседнюю клмнату. Там была спальня. Большая кровать стояла посреди комнаты. Кое-где в ней был провал…

А так в целом ничего. Но самым парадоксальным было то, что эта дивная кровать была застелена шёлковыми простынями, судя по виду дорогущими. Рядом с ней стояла бутылка виски. Возле стены столик. На нём какие-то пузырьки, бутылочки с непонятными надписями. На окне стояла клетка, в ней сидели, чуть подрагивая крылышками фиолетово-чёрные бабочки. Очень странным показался юноше и этот немец и его дом.
Хисоко выглянул в следующую комнату. Там у разожженного камина сидел парень. Он снял сапоги и был босиком и в одной рубашке. Немец услышал тихие шаги и обернулся. Его пепельно-серые волосы рассыпались по плечам.
---Иди сюда, садись. – тихо сказал немец, но его голос без труда заполнил всю комнату.
Хисоко осторожно ступая подошёл к нему и присел рядом. Вблизи немец и вовсе не казался великаном, и рубашка была действительно не его. И вдруг юноше стало как-то стыдно, ведь фашистов он представлял иначе…совсем иначе. – погрейся…ты замёрз. А потом расскажешь мне, в чём дело. Ах да…ещё ж покормить тебя нужно. – сладко потянулся парень, и куда-то отлучился. Мальчик уткнулся головой в колени, он чувствовал себя словно не в своей тарелке, было такое чувство, будто в животе трепетали крыльями бабочки.
Вскоре вернулся офицер, неся в руках коробку каких-то кексов и стакан чая. Поставив это всё перед мальчиком он пожал плечами.
---Алкоголь предлагать я не стану, а вот сладкое думаю любишь.
Хисоко только кивнул, прикусив нижнюю губу.
---Спасибо вам большое…добрые дела на небе зачтутся. – ляпнул не в тему он
Немец рассмеялся
---Не болтай глупостей…на небе мне ничего не зачтётся, я туда не попаду. – улыбнулся вампир.
Тот покраснел
--- ты ничего такого не сказал…не переживай.
Хисока только взял одну печеньку и робко откусил кусочек.
---Вкусно?
---Да..
---Сам пёк.
---Да?
---Нет. =)
Юноша тоже улыбнулся.
---А теперь, молодой человек, расскажите, что же произошло, и почему вы на обочине дождливого Берлина в разгар войны?
---я…из дому сбежал
---понимаю…а…причина?
---Невыносимые условия – сойдёт за ответ?
---Ты не на допросе….
---Я вообще-то из Великой Британии.
---Ого. – аж подавился немец, - хорошо тебя занесло.
---…но я не вернусь домой. Хоть расстреляйте меня, я не вернусь!- вскрикнул юнец.
---Тише-тише…- коснулся его плеча офицер.
---я…я не могу так больше… - на глазах его выступили слёзы. – стати…меня зовут Хисоко, человек, который приютил меня имеет право знать это. – вздохнул мальчик, и протянул руку парню.
---Штэфан Локамп, унтер-офицер Берлинского Штаба. – ответил парень чуть сжав протянутую руку,- очень приятно.
---Вы фашист…так?- осторожно спросил мальчик
---Да. – кивнул светловолосый.
---А я фашистов всегда представлял иначе…- у нас все говорят, что вы расстреливаете ни за что ни про что… - словно перепугано шептал он
---Ну..не совсем ни за что ни про что…тебя я не трону, ты ничего не сделал. Если хочешь, оставайся у меня, пока не решишь, что делать дальше. Правда не знаю…с чего я такой сентиментальный….
---Спасибо, глаза мальчика просияли.- Вы…вы так добры.
---Обращайся ко мне просто Штэфан.
---Хорошо…
Уже чуть осмелев, Хисоко отпил чая из стакана, принесённого офицером. Он наконец согрелся, и почему-то почувствовал, пока он будет оставаться тут, с ним ничего не случится. В душе появилось какое-то тепло. Его как-то необъяснимо тянуло к этому опасному вампиру.
---А почему ты выбрал именно Берлин?
---Я купил первый же билет на первый же самолёт, и он летел в Берлин..
---Понятно. – кивнул немец.
---А скажи мне, мин херц, а ты не задумывался, что со мной могло бы тут случится?
---Нет, я не думал, я просто хотел сбежать.
Медленно, как тёплый мёд текли и тянулись часы. Янтарный огонь трещал в камине. Голос немца завораживал…приглушённый, глубокий и в то же время холодно-металлический. Больше голубые глаза Хисоки, сейчас сияли, как фиалки, распустившиеся в тёплую ночь, такие голубые и такие свеже- молодые.
В комнате вновь начинало холодать, по крайней мере так показалось мальчику, он то и дело зябко передёргивал плечами. Вскоре немец заметил это.
---О, замёрз.- и потянул из угла комнаты плед. – на вот, чудо блудное, погрейся. – и накинул плед на плечи юноши, положив на них руки.
---Такие большие голубые глаза… - думал Штэфан. – как хрустально-чистая вода. Красивые…я таких никогда раньше не видел. Может…просто в наши глаза повъедалась эта Берлинская Пыль и машинное масло, горькие упрёки и сухие насмешки, а у него они…как сапфиры, чистые…я бы хотел в них утонуть…навсегда. Стоп! О чём я думаю? Ну красивые у парнишки глаза, но это же не повод в него влю…по-моему уже поздно…какие красивые глаза.
Мальчик рассматривал офицера, который ему уже давно понравился…высокий, сильный…высокомерный и немного грубый. В глазах серая издёвка, таким наверное и должен быть настоящий мужчина? А глаза у него серые…металлические.
---Так теплее?- тихо спросил парень, чтобы как-то разрядить обстановку, и этот невыносимый взгляд глаза в глаза. Он выдерживал почти все взгляда, а этот не под силу.
---Да, Штэфан…теплее… - мальчик придвинулся ближе к офицеру, его почти касалось плеча парня.
---Хотя бы не простудишься… - сказал первое, что пришло в голову вампир, пытаясь не молчать…
---Да…
И их взгляды вновь встретились: светлый, открытый и металлический.

А вокруг только холод и ложный покой
Посмотри на меня. Будь со мной. Будь со мной.

Немец, чуть склонил голову, медленно приближаясь к лицу мальчика. Тот опасливо и напугано чуть подался вперёд. От немца пахло табачным дымом, а от мальчика – дождём, ведь его волосы ещё до конца не высохли. Хисоко буквально ощущал на своих губах дыхание немца, но… в следующую секунду немец отвернулся. Его серые волосы рассыпались по плечам, а несколько выбившихся из стоя прядей в свете трепещущего огня казались колосками.
Юноша вздрогнул от такого резкого движения немца.
---Что ты творишь?- спрашивал себя немец, уставившись в огонь.
Они ничего друг другу не объясняли и не оправдывались. Ничего между ними и не должно было быть. Их тела отбрасывали сотни теней на ковёр, которые делали танцевальные па с каждым движением жгучих лепестков огня.

Ты одинок и я одинок, но нам не сделать шаг на встречу друг другу,
Каждый из нас танцует вальс с собственной тенью по кругу по кругу.

Так прошло ещё какое-то время. Может вечность, а может – пару секунд. Ни немец ни англичанин не знали, что сказать друг другу, и неловкое молчание пропастью залегло между ними.
---Штэфан .. – громом прозвучало в темноте…
И вампир обернулся, так же резко, как этого ожидал Хисоко.
---Я слушаю…
---Штэфан, я…
---Нет
---Что нет? – вновь вздрогнул мальчик
---Штэфан – это я.
Тот только улыбнулся и облегчённо выдохнул.
А потом, встав на колени, и пряча глаза, осторожно коснулся своими губами губ немца. Ему так хотелось сделать это. Немец не дрогнул, армейская выправка. Несколько мгновений он помедлил, и каждый миг громом оглашал бой сердца, ни Штэфан ни Хисоко, не знали чьё это сердце бьётся. А потом, коснувшись ладонями лица юноши, парень ответил на его поцелуй. Губы хисоки были на вкус чуть сладковатые и отдавали орехом. Ведь это ореховое печенье и чай- было первое, что он ел за последние два дня. А губы унтер-офицера отдавали табаком и чем-то пряным, похожим то ли на ром, то ли на ликёр.
Немец осторожно посадил юношу на свои колени, обращаясь с ним, как с хрупкой хрустальной статуэткой. И продолжил целовать
---Это так странно…как будто те бабочки, что в моём животе…растворились…и будто они на губах…так приятно .- в голове Хисоки путались и теснились сотни мыслей.
---Синие глаза…и такие тонкие нежные губы…казалось бы, стоит только чуть прикусить и потечёт вишнёвая кровь, густая и алая…ароматная, как осень, как любовь..

Не страдаю, не лгу, не хочу не терплю,
Не надеюсь не плачу не жду не люблю.

Но даже металл гнётся. Это не кислота, а простая хрустальная голубизна глаз, но именно в ней растворяется металл.

Но пытаюсь упорно сильней и сильней
Дотянуться рукой до закрытых дверей.

Хисоке казалось, что у него кружится голова, что всё вокруг крутится и вертится, когда его целовал Штэфан. Так высокий и бледнолицый фашист. Ему казалось, он останется тут, во враждебном фашистском Берлине, ближе всего к опасности. В доме №2, в свалке искусства.
Ему казалось, всё кружится, что это всё как вальс, только лучше. Как вальс…вальс.

FIN

Я звал тебя давно, даже можно сказать издавна, издревле. Призывал всеми силами души. И почему-то я всегда думал, что ты будешь именно немцем.
На нечасто посещаемых уроках школы, а на ещё реже посещаемых уроках географии я всегда выбирал Германию. Все доклады у меня были про неё. Я втихаря собирал деньги, а потом осуществив свой план тихонько учил немецкие слова по лаковому красному самоучителю. Я почему-то всегда думал, что ты будешь именно немцем.
В нашей туманной промозглой Англии с её бесконечным чаем и боем Биг Бэна, я тайно грезил о сером Берлине. И почему-то я всегда думал, что ты будешь именно немцем.
Я влюблено слушал все новости о Германии по старенькому хрепящему радио. Слушал немецкие песни, ловил немецкие радио-волны. Я был поглощён твоим образом, который сам себе выдумал. И почему-то я всегда думал, что ты будешь именно немцем.
1939 год – началась Вторая Мировая война. И тут Германия. Нападает…захватывает…Я не знал радоваться мне или нет. Я видел тебя окутанного свистом пуль и дымом. В военной форме и фуражке. 1941 год – начало Великой Отечественной войны: Германия и СССР. Война…я запоминал все планы и маневры Германии. Почему-то я всегда думал, что ты будешь именно немцем.
Я любил мультик Death Note, а особенно Мело – светловолосого немца. Я видел тебя похожим на него. Я звал тебя всеми силами души, всем своим естеством. Я чуть ли не как молитву «Отче наш…» шептал гимн Германии.
Не знаю почему, но я безумно верил в свою мечту. В её воплощение. Я видел тебя в снах, но не видел лица. Мне было и достаточно и этого. Я воздвиг тебе алтарь из мыслей, песен и отрывков из книг Ремарка. По утрам я слушал прогноз погоды в Берлине, Мюнхене, Цюрихе, и абсолютно забывал о своей Родине. У меня, в отличии от всей Англии, было не туманно, а лил дождь, как в Берлине.
Я приносил в жертву свою душу и получал от этого удовольствие. Я позволял немецким песням и словам ядом вливаться в мои уши. Я обожал этот сладкий яд. Если бы кто узнал – обозвали бы космополитом.
Я воздвиг тебе памятник моих желаний и мечтаний. Почему-то я всегда думал, что ты будешь именно немцем.
Казалось, война повсюду. Я жил у тёти, без родителей. Они погибли уже давно. Жаль…очень жаль. До сих пор сердце сжимается, когда вспоминаю об этом. Тётя не особо много внимания уделяла моему воспитанию. Я прогуливал школу, а на деньги, которые мне давали на обеды – покупал книги Ремарка, Ницше, Гётте. Прятал их, чтобы тётя не нашла, хотя она и не имела обыкновения рыться в моих вещах, но всё же.
Дома начались скандалы. Непонятно почему за мной стали гоняться странные люди. Тётя сдавала комнаты нашей скромной квартиры, а меня почти не замечала. Но может это и к лучшему, её топорная забота редко приносила мне пользу. Она не любила меня и соглашалась приютить в память о погибшем брате. И я решил сбежать и больше не терпеть преследований. Собрав все свои деньги и сложив в сумку скромные пожитки я отправился в аэропорт. И купил билет. В один конец. Ни секунды не колебаясь в какой именно город. Почему-то я всегда думал, что ты будешь именно немцем.
И вот наконец…серый бетонный Берлин. Марширующие солдаты. Металлический холод. Как я и хотел, как я и жаждал. Я до изнеможения бродил по улицам Берлина. Не думая ни о чём, просто наслаждаясь. Шли дожди, осень, холодно. Меня почему-то абсолютно не волновала моя промокшая до нитки одежда и истекающие водой волосы. Я согласен был вечно так ходить, ведь знал, что ты ходишь со мной по одной земле, дышишь со мной одним воздухом. Почему-то я всегда думал, что ты будешь именно немцем.
Я ходил до изнеможения. А потом просто обессиленный осел на бордюр дороги. Мне было всё равно, что со мной будет, главное, что я знал, что ты где-то здесь. Я не смел позволить себе даже думать о том, что тебя нет. Все мои мысли, слова, все мечты, всё взывало к тебе. Моя беспокойная душа искала тебя, она упивалась немецкой, такой грубой и чёткой речью. Я млел, видя чёрную немецкую офицерскую форму. Я жил в своём персональном маленьком немецком мире. И почему-то я всегда думал, что ты будешь именно немцем.
Казалось, что я был на обочине жизни, как в тот вечер сидел на обочине дороги. В тот великий незабываемый вечер. В тот великий незабываемый вечер. Ты пришёл на мой зов. Такой, каким тебя рисовала вдохновенная кисть моей души. Именно такой. Офицер. Немец. Точь в точь. И я не ошибся, когда думал, что ты будешь именно немцем.
Я не видел твоего лица- его скрывала тень от фуражки. Как в сотнях сотен моих снов.
И ты обратился ко мне. Я сразу влюбился в твой голос грубоватый и чуть с хрипотцой. Чуть насмешливый тон. Запах алкоголя и сигарет. Именно таким я тебя и представлял, когда ночами долго не мог уснуть, когда видел за окном Берлин вместо туманной Англии. Когда сотни раз писал на зеркале в ванной «Mein Lieber Deutsche»
Ты появился в моей жизни 2 года назад, а проявился – только сейчас. Ты снял фуражку и по твоим плечам рассыпались пепельные волосы, длинные и волнующие. У тебя были серые металлический глаза, цвета Берлина.
А дальше произошло то, что меня обескуражило и несказанно обрадовало – ты взял меня в свою жизнь. Я даже не смел и мечтать о таком. Мне было важно знать, что ты есть и найти тебя, как Бога. Ты никогда не будешь с ним, но сможешь обратиться в любую секунду. Но я даже мечтать не мог о том, чтобы остаться с тобой. Господи, как же хорошо, что я не ошибся, думая, что ты будешь именно немцем.
Я полюбил тебя не видя. Я звал тебя. И ты пришёл пепельноволосый, одетый в немецкую офицерскую форму, терпко пахнущий дорогими сигаретами. Помню нам в школе всегда, когда говорили про вред курения, вбивали в голову фразу : « целовать курящего человека – всё равно, что целовать пепельницу». Я бы за эту пепельницу душу продал.
Немецкий бог по имени Штэфан. Я спросил, как мне тебя называть0 но во взгляде читалось : « Как именовать тебя, Господи?». Твои бледные губы искривились в улыбке и произнесли: « Штэфан Локамп».
Я буквально боготворил тот день, когда мне понравилась форма Германии на политической карте мира. Если бы не эта глупая мелочь – я не встретил бы тебя.
Ты и сейчас снишься мне, но я вижу твоё лицо. Буквально млею, когда ты зовёшь меня к себе, когда касаешься губами, когда говоришь что-то…
Я звал тебя давно. Издавна, почти издревле, я звал тебя Любимым Немцем. И сейчас иногда просыпаясь в старом твоём доме, и слыша рядом тихое-тихое ровное дыхание, я закрываю глаза и улыбаясь шепчу «Mein Lieber Deutsche».