Мир Слэша и яоя

В распахнутое окно влетела бабочка. Чёрная, с синим отливом и каким-то непонятным узором на крыльях. Я лежал и смотрел, как это хрупкое создание то подлетает ко мне, то, наоборот, отлетает прочь. Этот замысловатый танец заставлял забыть, почему я здесь, что было, что будет. Мне казалось, что меня гипнотизируют. Я попытался поднять руку и хоть немного приблизиться к этой чудной гостье. Но тело не слушалось меня. Я всё ещё был парализован: зелье ещё не до конца обезвредило яд Нагини.
А бабочка всё летала. Я боялся, что она сейчас легонько взмахнёт своими чудными тонкими крылышками и улетит прочь во тьму Запретного Леса, где попадёт в паутину к правнукам Арагога. Но она не спешила покидать меня. Напротив, она приблизилась к моей руке и осторожно приземлилась на указательный палец.
Её цепкие ножки не больно впились в кожу. Она ещё пару раз взмахнула своими кружевными крылышками…

… и всё смешалось. Такое ощущение, будто я падаю в какую-то пропасть. Но я точно помню, что лежу на полу в Визжащей Хижине.
А в следующее мгновение я стою на каком-то продуваемом всеми ветрами пустыре.
Я не знаю, где я. Не знаю, как здесь очутился. Не знаю, что должен чувствовать.
Это город. Какой-то механический и неживой. Есть только два слова, которые в полной мере могут описать его: пыль и тлен. Повсюду лежат какие-то металлические опилки, какие-то ошмётки загнивающего железа, какие-то куски ржавчины, покрывающейся плесенью. Нечто настолько прогнивающее, что кажется самым реальным в моей никчёмной жизни.
Небо затянуто чёрными облаками. Хотя нет. Это не облака, а дым. Из какой-то высоченной трубы. Копоть. Копоть и ошмётки переработанного металла.
Мимо пробежало какое-то существо, скрипя своими суставами так, что возник вопрос: а оно вообще живое? Что ж. Всё равно я никого другого здесь пока не видел, пойду за этим созданием. Оно вообще-то было каким-то странным. Вроде, паук, но не бывает таких пауков: размером с меня, да ещё и скрипящих своими лапками. Ладно, я ничему уже не удивляюсь: после Волдеморта и Дамблдора уже не остаётся чего-то необычного. Пока я размышлял, на что похоже это создание, оно привело меня на какую-то оживлённую площадь, а само затерялось в толпе.
Интересно, где же я всё-таки оказался? Надо у кого-нибудь узнать. Я пытаюсь остановить первого попавшегося прохожего, но он пролетает мимо, даже не удостоив меня взглядом. К следующему я пытаюсь применить беспалочковый Петрификус – результат отрицательный. Даже легилименция не помогает. Что же это за мир такой, в котором все настолько поглощены собой, что ничего не видят и не чувствуют?
И тут меня осеняет: да какая разница? Здесь я смогу спрятаться, скрыться от всего своего прошлого. Я не знаю, кто победил. Но я скроюсь и от дифирамбов, и от проклятий. Это чудесная идея!
Я иду по улице. С неба падает пепел. Грязно-серый мир. Мир нереальности. Мир, где я буду самим собой. Где я буду… один.
Так странно. Этот мир чем-то похож на маггловский город: высоченные дома, подпирающие небо; огромное количество труб, из которых валит дым, копоть и грязь; какие-то скрипящие механизмы, которые якобы облегчают жалкое существование.
Я иду вперёд по какой-то загаженной улице и изучаю пространство глазами, ушами, носом, кожей и магией. Наконец я вылавливаю что-то, на чём можно задержать взгляд: неоновая бабочка. Хм… что-то она мне напоминает. Что-то, что было в прошлой жизни.
Бар "Ночная бабочка". Я ухмыляюсь: какое эротичное название. Я уверенно толкаю дверь и вхожу. В помещении царит всё та же полутьма. Только эта – несколько другого цвета. На улице всё было серым, а здесь – желтовато-коричневое. На дешёвой барной стойке коптит керосинка. В зале не так уж и много посетителей: пара каких-то существ в самом дальнем и самом тёмном углу, человекоподобный объект за барной стойкой и что-то, танцующее якобы возбуждающий танец. И, конечно же, владелец сего заведения, протирающий стандартно грязной тряпкой стандартно грязный бокал. Я прохожу к стойке, заказываю промочить горло – это сигнал, что человек в этом заведении впервые и не надо лить ему самого крепкого.
Старуха-владелица что-то хмыкает на своём непонятном наречии и отворачивается, выбирая бутылку. Её седые волосы собраны в нечто наподобие причёски, которую фиксирует заколка-бабочка. Чёрная, с синим отливом и каким-то непонятным узором. Где-то я такую уже видел. Не помню. Я вообще уже мало чего помню. Старуха ставит мне стакан. Я беру его и иду за столик у дальней стены. Стакан мутный. Или это жидкость такая? Я отпиваю. Вкус ни с чем не сравним. И не горький, и не сладкий, и не кислый. Какой-то никакой. Даже пресным не назовёшь. Но пойло обжигает. Крепче, чем огневиски. Интересно, что это?
Взгляд мой затуманивается. Я, чтобы отвлечься, осматриваю помещение. Как я уже говорил, оно грязное и тёмное. Народ потихоньку подтягивается. Бабка уже не успевает выполнять заказы. Кто-то ругается, что приходится ждать. А старуха лишь огрызается, мол не нравится – ищи другой бар. Она знает, что другого не существует. И я знаю. Откуда? Не помню.
Я останавливаю взгляд на непонятном танцоре. Прихожу к выводу, что это – самец. Мне просто приятно так думать. Хотя, судя по тому, что он похож на членистоногое-переростка, это запросто может быть и самка. Но пусть лучше самец.
- Ну что? Нашёл какого-нибудь мальчика, чтобы он согрел тебя сегодня ночью? – На стул напротив уселась старуха. Посетители – все, кто хотел, - уже здесь, и пока что работы не предвидится.
- Нет… Но очень хочется. - Не знаю, почему я ответил честно.
- Ну, естественно, тебе всегда хочется… - она как-то грустно вздыхает. А мне всё кажется глупым фарсом.
- Вы меня ни с кем не путаете? Кажется, вы обознались. – Я так хочу, чтобы это было правдой.
- Нет, Северус Снэйп, я сразу узнал тебя. – Странно, почему она говорит о себе в мужском роде? Да ещё и на чистом французском?
Она начинает меняться: волосы приобретают насыщенный тёмный цвет, глаза становятся небесно-голубого цвета, морщины расправляются. Даже одежда – и та, меняется. И вот, спустя две минуты, которые требуются на снятие Чар Личины передо мной сидит Ксавье. Такой, каким я его и запомнил в последнее наше путешествие: восемнадцатилетний мальчишка с поразительно мудрыми грустными глазами. От старухи в нём остаётся только заколка-бабочка. Ах да, когда-то сотни лет назад он выклянчил её у меня на каком-то блошином рынке в одном из бедных поселений Африки. Он всегда был слишком человеколюбив, и не мог пройти мимо старухи, страдающей Паркинсонизмом и продающей какие-то дешёвые безделушки. Он готов был скупить весь её лоток, но она не позволила – не до конца растеряла остатки гордости. Он тогда очень переживал…
- Не ожидал, Северус?
- Честно? Нет.
Мы молчим. Я всматриваюсь в его черты. Они кажутся такими родными и в тоже время – такими далёкими и нереальными, словно он выплыл из какой-то легенды…
- Знаешь, Северус, а ведь я ждал тебя… Пока не сдох на этом сраном Мысе Доброй Надежды. – В его словах нет горечи или разочарования. Только равнодушие с каким-то непонятным привкусом. То ли надежды, то ли отчаяния. – Я стал легендой… Меня превратили в романтично влюблённую тёлку. Я стал какой-то истеричной бабёнкой, суженый которой ушёл в какое-то плавание, сдох где-то, а она ждала и ждала, помогая разным сирым и убогим. Уж не знаю, почему меня не хотели оставить парнем. Наверное, в сознании людей не сочетаются такие понятия, как "мужчина" и "верность" или же "мужчина" и "сострадание". А, знаешь, я ведь всегда любил тебя.
Мне хочется, чтобы он ничего не говорил, чтобы его слова не будили прошлых чувств, чтобы не бередили воспоминаний. Мне хочется как-то заткнуть его. А он всё болтает и болтает. Говорит, что чувствовал. Что думал. Чего ждал.
Я хочу заткнуть его. Но он уворачивается от поцелуя:
- Ты всегда целовал меня только тогда, когда хотел заткнуть…
Где-то раздаются вопли и шум драки. Он моментально надевает на себя Личину старухи и идёт разнимать нарушителей спокойствия. А я уставился в свой бокал. Выпиваю его. Мне кто-то наливает заново. Я вновь выпиваю. Снова наполняют.
Я чувствую, как теряю сознание. Всё расплывается. Последнее, что я запоминаю – прозрачно-серые глаза старухи и её слова: "Ты должен сделать выбор".

- Как он?- Гарри Поттер стоял рядом с палатой Северуса Снэйпа.
- Состояние ухудшается. Он не то, что не хочет возвращаться… он хочет уйти. Кстати говоря… Вчера мы обнаружили вот это рядом с его подушкой. – Врач протягивает Герою заколку-бабочку. Чёрную, с синим отливом и каким-то непонятным узором. Гарри долго всматривается в неё, а потом замечает, как загадочные резные линии складываются в непонятный диалог:
"- Северус, мы всегда будем вместе?
- Всегда, Ксавье, всегда.
- Не зови меня по фамилии… Ты ведь не бросишь меня?
- Не брошу. После войны я приду к тебе.
- Даже за границу жизни?
- Даже туда.
- Я буду ждать.
- Я знаю.
- Люблю.
- Я тоже.
- Прощай?
- До встречи…"
Гарри вздохнул и посмотрел на врача:
- Сообщите, как только что-то изменится…
Заколку он забрал с собой, чтобы потом положить её на подушку в гроб профессора Снэйпа.

fin